Журналист Латвийского радио Рихардс Плуме: Расскажите, пожалуйста, вначале о том, какова цель двух организаций, в которых вы работаете?
Дарья Касьянова: Целью нашей организации и «Детской деревни SOS» является обеспечение детей семьями. Если говорить о Конвенции ООН о правах ребенка, то речь идет о праве ребенка расти в семье, а не в детском доме. В Украине, к сожалению, много детских домов и сильная система советских времен. Во-первых, организация была создана в 2014 году перед войной в Донбассе. Мы осознали, что существует много рисков для детей в детских домах, которые стали инструментом российской пропаганды. Мы видели это каждый день в 2014 году. В 2014 и 2015 годах я был руководителем эвакуационного отряда, и мы эвакуировали 40 тысяч человек, в том числе 12 тысяч детей из детских домов и приемных семей Луганской и Донецкой области. Перед полномасштабным вторжением, в декабре 2021 года, мы в «Украинской сети по правам детей» вместе с ее партнерами решили обратиться к правительству Украины с просьбой попытаться найти решение относительно детских домов, поскольку мы поняли, что это самая уязвимая группа. детей. А эвакуировать сразу много детей очень сложно. И когда мы сегодня говорим о депортации, это еще и наша ответственность, потому что очень сложно подготовить детские дома, особенно если в них 100 или 300 детей, к их эвакуации и доставке в безопасное место.
Сейчас мы видим, что, к сожалению, многие дети из Херсонской, Харьковской, Донецкой и Луганской областей были депортированы в Россию или переправлены на оккупированные территории. Эвакуация была очень сложной, потому что каждый раз мы пытались создать гуманные коридоры, но нам не удавалось их создать, и каждый раз это было очень рискованно для детей и окружающих. Мы бы хотели, чтобы наша страна была без детских домов.
Нам бы хотелось, чтобы наши дети росли в семьях, благополучных семьях. И есть много детей, которые до сих пор находятся в детских домах, кто-то, кстати, тоже в европейских странах, кто-то на Западной Украине… но война и испытания для родителей, к сожалению, делают систему детских домов более привлекательной и простой.
К сожалению, у нас нет целостной и всеобъемлющей долгосрочной социальной системы для детей и семей, которая бы не допустила попадания других детей в детские дома. К сожалению, существует множество уязвимых групп детей, как и в других странах, но теперь у нас появились новые семьи и дети, пострадавшие от войны и перемещенные в другие регионы, которые нуждаются в интеграции, образовании, здравоохранении и социальной поддержке. Поэтому все эти виды поддержки – это то, чем мы занимаемся. Эта война требует новых навыков, и мы пытаемся использовать их для воссоединения семей и возвращения детей в Украину.
Война на Украине началась десять лет назад. Это уже давно коснулось украинских детей. Расскажите, пожалуйста, о своих наблюдениях, как проявляется этот эффект?
Да, к сожалению, эта война началась уже десять лет назад, я из Донецка и поэтому понимаю и вижу, что некоторые дети уже в некотором роде адаптировались к этим условиям. Сейчас, пока мы разговариваем, в Киеве объявлена тревога, и я знаю, что моя маленькая дочь ходит в детский сад, а они во время тревоги находятся в подвале. Ей четыре года, и она понимает, что должна быть в подвале. Конечно, это ненормально, но это ради безопасности. Я уверен, что есть много украинских детей, которые ходят в школу и понимают, что это новая реальность и нужно быть готовым постоять за себя. Но, конечно, есть много проблем.
Специалистов не хватает. Особенно отсутствие психологов. Огромная нехватка хороших социальных работников. К сожалению, эта профессия не особо привлекает молодежь.
Когда дело доходит до лекарств, это тоже проблема. Многие медицинские работники покинули Украину, потому что хотели защитить себя. Поэтому в некоторых общинах и регионах очень большая нехватка этих и других специалистов. И, конечно, все это влияет на детей, особенно в деревнях. В крупных городах ситуация лучше. Это очень сложный период для наших детей, потому что изначально был ковид и они учились на дому, а сейчас наши дети сидят в подвалах и либо редко посещают школу, либо учатся в подвале школы, либо учатся дистанционно. Здесь сложно говорить о хорошем качестве образования. И конечно это постоянное чувство тревоги.
Вы помогаете не только детям, но и родителям. Что это за помощь?
Да, мы работаем не только с детьми. Мы работаем вместе, как семья. Мы можем предоставлять разные услуги детям, разным специалистам, например логопедам. Проблемы с речью — серьезная проблема, вызванная войной. Мы поддерживаем родителей советами о том, как поддержать своих детей. Далее идет материальная поддержка семей, которые потеряли все, например, дом или квартиру, и которые были переселены. Мы поддерживаем в основном приемные семьи. Это очень специфическая целевая группа, потому что дети в этих семьях были травмированы еще до попадания в детский дом. Им нужна долгосрочная психологическая, социальная и другая поддержка. Мы работаем с различными партнерами, потому что понимаем, что это будет долгосрочное усилие как для этих специалистов, так и для семей.
Вы хотите сделать так, чтобы в Украине не было детских домов. Насколько это реалистично, учитывая еще и то, что на этой войне продолжают гибнуть люди, в том числе родители и родственники детей?
У нас очень большая очередь потенциальных приемных родителей в Украине. Много потенциальных родителей, которые хотели бы усыновить детей. Конечно, часто семьи указывают, что хотели бы усыновить ребенка, потерявшего родителей на войне. Но часто у этих детей есть родственник, который хочет присматривать за ребенком. Но мы, конечно, реалисты и понимаем, что трансформация системы очень сложна, и мы постарались сделать это еще до войны. Для этого недостаточно воли политиков, но нужны и большие средства. Сейчас Украина готовит стратегию, и в марте мы ее представим в Брюсселе, а потом будет план действий. Но я понимаю риски, которые возникают из-за войны. Это сложный вопрос для Украины, потому что мы хотим вернуть всех детей – не только из Беларуси и России, но и из стран Европы. Конечно, если они захотят вернуться. И поэтому нам нужно предложить им возможность жить в семье, а не в детском доме. Я говорю о несопровождаемых детях. И мы думаем о том, что в интересах ребенка, как мы оцениваем то, что в его интересах. И это непросто. Каждый раз, когда мы возвращаем ребенка из России, мы спрашиваем себя и обсуждаем, отвечает ли то или это интересам ребенка или нет.
Я понимаю, что мы не можем закрыть все детские дома, это нереально, но мы можем оценить ситуацию каждого ребенка и подготовить индивидуальный план для каждого ребенка, оценить, можно ли этого ребенка усыновить или отдать в приемную семью. Конечно, не все дети, потерявшие родителей, готовы отправиться в приемные семьи, и это нормально. И много детей с психическими заболеваниями. И это сложный вопрос для Украины, потому что, к сожалению, у нас нет хороших специалистов в области медицины и психологии, которые могли бы поддержать этих детей и семьи. Может быть, это глупо, но даже в этой войне мы продолжаем думать о будущем. Может быть, потому, что мы продолжаем жить в Украине и пытаемся верить, что нормальная жизнь возможна для меня, моей семьи и Украины.
Как и помогаете ли вы родителям детей, совершивших эти рискованные поездки в Россию или Беларусь, вернуть своих детей на родину?
Да, мы поддерживаем таких родителей и тоже готовим документы. В некоторых случаях, когда, например, этот ребенок находится в приемной семье или детском доме в России, мы поддерживаем семьи, оформляя документы, потому что это особые случаи и без определенных доказательств воссоединить семьи очень сложно. Мы занимаемся логистикой и платим за нее. Это, так сказать, непростое путешествие, которое может занять даже, скажем, 45 дней. Все это очень сложно и дорого для семьи. Мы готовим этих родителей и после их возвращения продолжаем поддерживать эти семьи различными специалистами совместно с государством и другими учреждениями.
Встает вопрос о том, как помочь тем детям, которые живут с родителями или родственниками в непосредственной близости от фронта и чьи взрослые отказываются эвакуироваться, несмотря на опасность для их жизни. Как вы относитесь к таким ситуациям?
Мы очень долго обсуждали с представителями гуманитарных организаций и другими чиновниками, как мы можем помочь детям и обеспечить их безопасность, когда родители отказываются защитить собственных детей.
К сожалению, у нас был только один ответ – мы должны эвакуировать детей только вместе с родителями и мы не можем отделить ребенка от семьи, потому что это преступление.
Да, в некоторых случаях это правда. У меня есть друзья, которые эвакуировали семьи из горячих точек – Авдеевки, Бахмута. И мне сказали, что этим семьям так сложно найти аргументы. Эти семьи уже до войны находились в тяжелых условиях, и мы видим, что люди часто адаптируются к войне и страшной войне. Они теряют страх. Говорят – если станет хуже, будем эвакуироваться, но я не понимаю, что может быть хуже? Они живут в подвале, потому что дом разрушен, из инфраструктуры ничего нет. Есть только волонтеры, которые приносят продукты этим людям. Но они все равно говорят – если станет хуже, будем эвакуироваться. Но я знаю случаи, когда дети пытались эвакуироваться без родителей. Они просто попросили добровольцев помочь им. Потому что их родственники или родители отказались выходить из дома. Это очень деликатный вопрос, и каждый раз, когда он возникает, возникает большая дискуссия: как нам их защитить?
У нас много случаев, когда родители отказываются эвакуироваться вместе с детьми, и дети в конечном итоге становятся свидетелями смерти своих родителей. И это ужасно. А потом этих детей эвакуируют волонтеры. Эти эвакуации опасны не только для детей, но и для волонтеров.
И, кстати, часто этих детей, у которых родители живут на передовой, депортируют в Россию, а потом мы слышим, что украинцы не защитили своих граждан, поэтому мы помогли этим детям. К сожалению, здесь очень много пропаганды, и речь идет о семьях из категории риска. Конечно, возможно, нужно было защищать детей еще до войны, потому что есть много семей, которые еще до войны глубоко впали в эти социальные проблемы.
