Убил, расчленил и сжёг. Почти 20 лет назад в ЕАО произошло зверское преступление, которое шокировало даже много чего повидавших на своем веку оперативников. Родной отец жестоко расправился с двумя маленькими дочками. А потом, после всего совершенного, объявил их в розыск и сам принимал активное участие в поиске девочек. Подробности этого жуткого дела ИА ЕАОMedia раскрыл бывший прокурор-криминалист, автор многих книг стихов и рассказов, почетный гражданин ЕАО Александр Драбкин. По этическим соображениям имена участников этой страшной истории изменены. Редакция также предупреждает, что в материале содержатся душераздирающие подробности уголовного дела, и, приступая к прочтению, вы принимаете связанные с этим риски…
НЕЛЮДЬ. Начало
«Я думал, все будет по-другому, должны же люди меняться с годами. Только сейчас понимаю: это была плохая идея, отыскать человека в Аслане Т., осужденном к 25 годам за убийство и расчленение двоих малолетних дочерей — Юли и Эммы.
Тринадцатью годами ранее, еще в 2003, я, будучи прокурором-криминалистом прокуратуры ЕАО работал в группе по раскрытию преступления, связанного с безвестным исчезновением девочек. Отца — убийцу своих детей при мне задерживали и закрывали в камеру. Спустя год, я по поручению прокурора области лично поддерживал государственное обвинение по этому делу в суде. Но прежде чем рассказать о том, как меняются, или вовсе не меняются люди за колючей проволокой, предлагаю прочесть мои записки, сделанные еще до вынесения обвинительного приговора.
Итак, было у Аслана две жены, обе гражданские, от обеих имел он детей, обеих любил нехристианской любовью, так как бил их смертным боем. Старшую жену звали Тоня, от которой было у него трое детей: Эмма, Самир и Юля. Младшей женой была Милена, от которой был у Аслана сын Вова. Жены терпели друг друга, как неизбежность. Да вот только он — Аслан, похоже, нетерпим был к обеим. Не прощал им измены, даже если таковой в наличии не имелось.
С годами жены привыкли к своему восточному образу жизни, довольствовались тем, что перепадало от Аслана, и жили бы они так долго и счастливо, кабы не усталость, которая не только людям и лошадям свойственна.
Из записок криминалиста:
Меня на месте происшествия не было. Счастье! И вовсе не потому, что прихожу в неописуемый ужас при виде отчлененных детских голов. Господь сподобил повидать всякое. Я не видел Аслана, рыдающего и безутешного, как олицетворение вселенской скорби. Меня и так будет воротить от работы с ним, как не воротит от самых обезображенных трупов, уже тронутых вечностью.
Всевышний сжалился. Я приступил к работе лишь утром следующего дня. Я сидел над планом расследования и, памятуя уроки своего ленинградского учителя Генриха Арсеньевича Густова, удерживал себя от желания работать по единственной версии: убийство детей совершено отцом потерпевших. За что, спрашивается? Я рожал версии. Их можно было выдумать десятки. В этот период убитый горем отец убеждал общественность в том, что не находит себе места в поисках любимых дочерей Юли и Эммы. Однако активность и показушность действий «безутешного» отца очень уж подсказывали его причастность к исчезновению девочек. Видимо, почувствовав это, оперативники нашли-таки обстоятельства, позволившие им взять Аслана в разработку. Его закрыли в ИВС за угрозу убийством своей соседке.
— Мамой клянусь, я не делал этого, Саша, — кричал Аслан при первой нашей встрече.
Я знал его сто лет разбитным коммерсантом. Я пытался, как учили, войти в безотносительное положение с подследственным и установить контакт. Не выходило. Аслан разбрасывал слюни по кабинету, стряхивал сигаретный пепел на пол и плевал туда же…
— Мамой клянусь! — кричал он. Потом еще вспоминал Аллаха, говорил, что тот велик и справедлив.
Справедлив ли был Аллах к Аслану, сказать трудно, да только на определенном этапе жизни удача отвернулась от него. Хорошо начавший оборот коммерсант в короткое время разорился. А вот жены и дети остались. И кормить их, и поить тоже надо было.
И обозлился тогда Аслан. Не на Аллаха, конечно, на друзей и близких своих, а особенно на жену Тоню, которая, по его мнению, дочь Юлю родила от другого мужчины. Вот тогда-то и стал он бить ее смертным боем. Привык к этому занятию, выбрасывал ненужный адреналин. А вот она, Тоня, почему-то так и не смогла привыкнуть. Странно, ко всему привыкает человек, а когда бьют его, привыкнуть не может. И однажды, январским вечером, после того, как часть уже не нужных, вырванных Тониных волос была сметена в мусор, решила она круто изменить свою жизнь. Она сбежала, как это бывает, темной ночью, оставив на воспитание Аслану троих своих детей. Господь ей судья за это. Прошлого не вернешь.
Я рос в атмосфере разума и интеллекта, мой отец был директором школы, я отлично учился… Мама хотела, чтобы я стал врачом, я поступил в медицинский институт… Я хотел быть юристом и поступил в юридический институт… В медицинском проучился недолго, не помню сколько сдал сессий. Может даже вообще не сдавал… В юридическом два раза сходил на занятия… В армии меня судили, но ни за что. Я ни в чем не виноват…
Он ни чего не хотел слышать, внимательно слушал лишь себя и очень хорошо контролировал свое состояние.
«Она, Тонька, дьяволица, она сгубила мою жизнь, привезите ее и все станет на свои места. Вот увидите, увидите, Юля найдется, вы найдете ее и перестанете меня мучить вопросами. Она увезла Юлю. Привезите ее. Она поломала мне жизнь….»
Общение становилось невыносимым, и я переходил от защиты к наступлению.
— Смотри! — я показывал Аслану сделанное мною фото отчлененной головы Юли. В его глазах расползался ужас, он отворачивался.
— Где остальное? — спрашивал я, — отдай тела девочек, это не по-людски, когда дети не похоронены. Отдай…
Зеленые глаза, исполненные ужаса. Взгляд собаки, загнанной в сети живодерами. Но где же жалость? Его надо полюбить. Для того, чтобы понять. Иначе не выйдет ничего.
Когда-то, примерно три года назад, мы с коллегой из уголовного розыска убедили себя в необходимости понять убийцу и насильника М. Мы поняли его и убедили в необходимости покаяния… А здесь не выходит. Сердце заходится, как от падения с высоты в пропасть. Стоп! На сегодня хватит. Это еще не тупик. Еще не взорван лед на реке, где обнаружили голову Эммы, еще что-то не договаривает сожительница Аслана Милена, еще не все накопытили опера.
Вот тут-то и прорвало Аслана от грубой неблагодарности женской. Его темперамент, дремавший во время отсутствия хороших коммерческих сделок, проснулся, проявилась активная жизненная позиция. По воспитанию детей.
Стоп! Разве можно пропустить такой факт в этой истории, как попытка взвалить груз ответственности за детей на отца Антонины, специально привезенного для этих целей из города Хабаровска. Старик от груза не отказался, но опять же имел серьезный недостаток. Больше двух дней не выдержал избиений со стороны Аслана и сбежал. А бить кого-то, мстить кому-то за побег Тони нужно было. Вот тогда— то и пришла очередь девочек.
Из записок криминалиста:
— Дети, — сказал мне читавший Библию человек, — попадают в рай сразу после смерти. Не беспокойся, они уже в раю.
На реке взрывами рвали лед. Когда Аслан Т. узнал об этом, он молился на непонятном для сокамерников и охране языке. С каждым взрывом рвались и надежды найти тела девчонок…
Дети врать не умеют. Его бы устами гласила страшная истина, да уста Самира, 11-летнего сына Т, почти немы. Слуховой аппарат поставили слишком поздно. Роза, сурдопедагог, обучающая Самира, считает, что он мог бы говорить, не будь так запущен, а сейчас лишь она понимает мальчика.
Самир срывается на эмоции, издает звуки, что-то означающие и понятные только для него… «Папа бил Эмму и Юлю ремнем… Эмма лежала, а Юля ходила. Папа Самира не бил, нет…»
Самир был первым свидетелем. Потом был Вова, сын Аслана, рожденный от другой женщины, и сама женщина, так и не сумевшая защитить детей.
— Не бей их, — шептала она, потому, что боялась кричать, — оставь их.
Утром она уйдет и уведет с собой Самира и Вову. Она спасет им жизнь, но уже не поможет Юле и Эмме. Она сделает то, что не смог бы сделать никто: опознает голову Юли. Она опознает голову по косичке, которую заплетала накануне. Ровно за день до того, как заботливый папа Аслан напишет и оставит на дверях записку: «Эмма и Юля, когда придете домой, идите к тете Зарине». Это будет за день до того, как, отмыв от крови руки, папа пойдет искать детей в школу и будет плакать в машине у родственника: «Только бы их не изнасиловали. Я этого не переживу».
В эту ночь обязанности хозяйки в доме исполняла Милена. Она, прощавшая побои и издевательства, тихая и терпеливая. Все началось при ней. Как говорят юристы, формальным поводом для скандала явились плохие оценки Эммы и Юли, а дальше — ставшие уже обычными упреки в том, что они скрывали мамины измены. Потом были пощечины, удары руками, потом палка, ремень. Девочки не сопротивлялись, и только Эмма, как старшая, пыталась телом прикрыть Юлю. Милена вмешивалась, но скорую не вызывала. Может и вправду боялась Аслана, а может надеялась на хороший исход, как это было, когда Аслан бил ее саму.
Эмма умрет утром, а Юля последует за сестрой чуть позже. Ему не нужна была свидетельница убийства. Он уже привык к тому, что за его поступки должны отвечать все, кроме него. Расчлененные трупы детей будут частично сожжены в отдаленном районе города. Голову Эммы найдут отрубленной в реке Бира.
Из записок криминалиста:
Вот теперь я все тебе докажу. Нет, они не в раю. Душа не покинет незахороненное тело. Иначе, какая же она душа?
Иногда казалось, что души девочек врываются к нам и хотят подсказать, где тела, а мы не слышим их. Голову Юли забрали у собаки. Собака тащила голову в сторону города. Мы рядом, мы скоро освободим души от обязанности охранять тела.
— Она жива, — кричал Аслан, — она вернется, но что я должен сделать, чтобы вы верили мне?
— Отдай тела, и мы похороним их.
— Это не она, я не могу опознать ее, мне плохо, у меня болит нога. Ну почему же вы меня так не любите?
Он сменил адвоката и начал давать показания. Неужели все, Господи?
Тела маленьких девочек, превращенные в пепел, перемешанные со строительным мусором. В помещении, служившем туалетом. Все, что не успели съесть собаки, стало теперь экспертным материалом. Уже недолго…Скоро эпилог затянувшейся трагедии.
В траурном зале будет стоять вопль, он будет выкатываться на улицу вместе с ничего невидящими телами. Скорбная процессия выползет из двора… А Самир, следуя за гробами сестренок, будет бить себя по голове руками и кричать…
— Не беспокойся, они уже в раю, — хотелось объяснить мне Самиру, но сопровождавшая его Роза не помогла бы мне. Да и нужно ли объяснять ребенку, что ад он уже пережил, а рай — это жизнь баз папы Аслана. Не поймет малыш.
13 марта преступному пути Аслану Т. был положен конец. Именно в день обнаружения головы Юли, разбушевавшийся в очередной раз Аслан будет пытаться душить соседку, и за это его поместят в изолятор временного содержания. Он уже не выйдет на свободу до окончания срока наказания.
Из записок криминалиста:
Если видеть Аслана в суде, то можно разочароваться в человечестве. Способность к покаянию отличает человека от человекоподобных существ. Аслан не каялся. Жестокое избиение детей он называл «наказанием». Решение убить младшую дочь облек в еще более безобидную форму: «поправить ошибку».
Аслан созревал среди нас как раковая опухоль. Он не настолько беспокоил окружающих, чтобы заслуживать их осуждения и вмешательства. А опухоль давала метастазы, которые убили двоих детей. Увы, есть один путь поправить ошибку, и тогда я попросил суд приговорить Т. к исключительной мере наказания…
Он не сводил глаз с жены и кричал, а после шептал проклятия. Это надо видеть, как сострадал он самому себе. За месяцы, проведенные в следственном изоляторе, он окончательно приучил себя к мысли о возможности переселиться из камеры в палату для душевно больных. Он и сейчас верит в это.
На этом месте записки заканчиваются. Впервые в жизни в моей обвинительной речи прозвучали слова: «… прошу приговорить Аслана Т. к исключительной мере наказания — смертной казни. Однако, учитывая наличие моратория, назначить подсудимому наказание в виде пожизненного заключения». Увы. Суд не согласился со мной и приговорил Аслана Т. к 25 годам лишения свободы. Пять из которых он провел в тюрьме, остальные годы по приговору отбывает в колонии строгого режима.
Я уже ушел со службы и, работая в газете «Ди вох» (12+), договорился о встрече и приехал в колонию. По старой привычке поинтересовался, к какой из социальных групп относится Аслан. Мне сказали: «Он мужик».
— Что делается в мире, — подумал я, — Раньше за беспредел опускали, сейчас этого нет. Все меняется.
Меня, как прежде, встретили глаза, ненавидящие всю планету.
Он говорил на грани вопля: «Ты приехал, хоть и знаешь, что я не виноват. Вы все сфальсифицировали дело, договорились с судом, а теперь ты приехал!!!» Я не отвечал ему, ждал, может решится ударить меня, и тогда… Он не решился.
Может кого-то длительная изоляция заставляет сделать хоть какие-то выводы о делах своих. Сейчас я еще больше сомневаюсь в этом. Впрочем, разные бывают люди. И на той, и на этой стороне».
